УВАГА! ПРОЧИТАЙТЕ ЦЕ ЗВЕРНЕННЯ!!

Максим Филимонович Мефодий Филимонов

З сайту Родовід

Запис:647359

Рід	Филимоновы
Стать	чоловік
Повне ім’я від народження	Максим Филимонович Мефодий Филимонов
Вікі-сторінка	wikipedia:ru:Мефодий_(Филимонович)

Події

народження дитини: ♀ Максимовна Филимонова [Филимоновы]

Нотатки

Епископ Мефодий (в миру Максим Филимонович или Филимонов) — епископ Русской православной церкви, епископ Могилевский, Мстиславский и Оршанский.

Родился на Украине. Служил в Нежине в сане протоиерея. Активно участвовал во всех событиях жизни, отличался приверженностью к государю.

5 мая 1661 года был вызван в Москву и хиротонисан местоблюстителем Московского патриаршего престола Питиримом, во епископа Мстиславского и отправлен в Малороссию в звании местоблюстителя Киевской митрополии. Однако всего через три месяца на эту же Мстиславскую кафедру Киевский митрополит Дионисий (Балабан) поставил Виленского архимандрита Иосифа Нелюбовича-Тукальского, которому с этих пор суждено было стать постоянным противником епископа Мефодия.

В 1663 году на Киевскую кафедру был избран митрополит Иосиф (Нелюбович-Тукальский). Новый митрополит не устраивал ни украинскую власть в лице гетмана Правобережной Украины Павла Тетери (1663—1665), ни польские власти, ни, по-видимому, духовенство Правобережной Украины. Более того, поляки арестовали Тукальского и держали его в заключении два года.

В марте 1668 года Константинопольский патриарх выдал грамоту, чтобы «никто другой, кроме архиепископа Иосифа Тукальского, Киевским митрополитом и архиереем под клятвенным преданием не назывался». Но реальную власть над Киевом и Левобережной Украиной митрополит Иосиф не получил.

В это же время местоблюститель Киевской митрополии епископ Мефодий добивался у московских властей утверждения его в действительном звании, но безуспешно. Тогда он повел опасную и хитрую игру. Мефодий обвинил перед Москвой всех сколько-нибудь значимых церковных деятелей Украинской Церкви в верности не ему, а Тукальскому, то есть, «врагу России». Среди обвиненных Мефодием был и свт. Феодосий (Полоницкий-Углицкий).

Но затем, узнав о том, что гетман Иван Брюховецкий (1663—1668) желает, чтобы Киевским митрополитом был назначен кто-нибудь из московских святителей, Мефодий резко изменил свое отношение к киевским игуменам и поддержал составление челобитных царю о избрании митрополита «по старине». Среди подписантов был и игумен Феодосий (Полоницкий-Углицкий). За это осенью 1665 года он был обвинен гетманом Брюховецким в том, что он поддерживает отношения с Выдубицким игуменом Феодосием Углицким, врагом царя. В то время в Малороссии шла борьба за власть между гетманами. Еп. Мефодию невольно пришлось быть в центре этой борьбы, так как он защищал интересы Московского государства и принял сторону гетмана Брюховецкого, который силой захватил власть в свои руки. Но последний также не остался верен Москве, а склонился на сторону Польши. Впоследствии Брюховецкий был убит приверженцами Дорошенко. Петр Дорошенко являлся сторонником митр. Иосифа.

Еп. Мефодий был схвачен в своем поместье около Чернигова, запрещён митрополитом Иосифом (Нелюбович-Тукальским) и сослан в монастырь города Умани.

Отсюда он бежал в Киев, а из Киева московскими воеводами был отправлен в Москву. Всеобщая амнистия малороссиянам, данная после бунта Брюховецкого, сказалась и на судьбе Мефодия — он не был лишен епископского сана, а только помещен на жительство в Московский Новоспасский монастырь, где и скончался.

Интересно, что в своей грамоте свт. Феодосий (Полоницкий-Углицкий) покойного епископа Мефодия именовал человеком «блаженной памяти», «святой памяти».

Враг Брюховецкого, епископ Мефодий, находился в Москве в 1666 и начале 1667 года по Никоновому делу. Поведение Мефодия в Киеве по вопросу о митрополите и ожесточенная вражда его к гетману, столь противная спокойствию Малороссии и государственным в ней интересам, не могли не ослабить того расположения, каким прежде пользовался епископ в Москве. Хотя опыт и должен был научить здесь не верить всем доносам, приходившим из Малороссии, однако постоянные и сильные обвинения боярина и гетмана также не могли остаться без действия. Мефодий увидал перемену, чести ему прежней не было, попросил он однажды соболей — соболей не дали и при отпуске в Малороссию строго наказали: не продолжать смуты, помириться с гетманом. В сильном раздражении выехал преосвященный из Москвы, направляя путь в Гадяч, столицу гетманскую. Здесь уже знали о выезде Мефодия из Москвы; страшно стало боярину и гетману; и вот станица знатных козаков помчалась из Гадяча в Смелую, маетность Киево-Печерского монастыря, где жил в это время сам отец архимандрит Иннокентий Гизель: козаки везли приглашение архимандриту приехать в Гадяч, боярину и гетману очень нужно с ним видеться. Гизель испугался, жил он с гетманом в больших неладах; но делать нечего, не поедет, так козаки неволею повезут, поехал. «За что это вы на меня сердитесь и в Печерской святой великой лавре за меня бога не молите?» — встретил Брюховецкий Гизеля. «Зла тебе мы никакого не хотим, — отвечал тот, — а неласку твою видим: многократно мы писали к тебе с великим прошением слезным, что козаки лавру нашу Печерскую разоряют, в маетностях подданных бьют, коней и волов и всякий товар и хлеб грабят, меня и братью мою, иноков, людей честных бесчестят, бьют; ты учинил немилосердие, писание и слезное наше прошение презрел, и за такую к святой обители неласку твою мы за тебя бога не молили». «Правда, — сказал Брюховецкий, — козаки наделали много зла святой обители; я им верил, а теперь верить не стану. Слышу, что едет из столицы епископ Мефодий; до сих пор было у нас тихо, а как приедет, то не будет ли нам лиха? Поговори-ка ему, отец архимандрит, чтобы он со мною помирился, зло укротил и жил в совете, чтобы во всем Малороссийском краю люди жили в покое и великому государю нашему чистыми сердцами работали». Боярин и гетман напрасно беспокоился: Мефодий сам явился к нему с словом примирения, все старое было забыто, кроме старой дружбы, бывшей до 1665 года; и в знак новой дружбы дочь епископа сосватана была за племянника гетманского. Но гетман и епископ подружились и породнились не для того, чтобы чистыми сердцами работать царскому величеству: Мефодий передал свату все свое неудовольствие, все свое раздражение против неблагодарной Москвы, передал ему свои наблюдения, свои страхи, что Москва готовит недоброе для Малороссии. Но одними тайными разговорами с гетманом Мефодий не удовольствовался. Из Гадяча поехал он в свой родной город Нежин и здесь в своем доме при гостях бранил вельмож и архиереев московских, в черном свете выставлял нравы тамошних людей, клялся, что никогда ноги его не будет в Москве. Те же речи начал он говорить у протопопа в присутствии воеводы царского Ивана Ржевского, так что воевода счел приличным для себя уйти, не дождавшись обеда Мефодий не скрывал причину своего неудовольствия на Москву: бесчестили его там, соболей и корму, сколько хотел, не давали. Но Мефодий, говоря о своей обиде, не забывал внушать, что обида готовится и всей Малороссии «Ордин-Нащокин, — говорил он, — идет из Москвы со многими ратными людьми в Киев и во все малороссийские города, чтобы все их высечь и выжечь и разорить без остатку». Речи эти дошли до Тяпкина в Переяславль, тот нарочно прискакал в Нежин, чтобы спросить у Мефодия, от кого это он слышал? Епископ сказал от кого: «Московские торговые люди, которые ездят с товарами в Литву и Польшу и потом приезжают в Малороссию, сказывают мещанам, что боярин Афанасий Лаврентьевич со многими ратными людьми идет в Малую Россию для отдачи Киева; а к гетману и ко мне в грамотах великого государя о Киеве и о малороссийских городах не объявлено, и мы с гетманом об этом очень скорбим и смущаемся». Мефодий дал знать и в Москву о слухах, что Киев и все украйные города уступлены ляхам, писал, что он объявляет об этом, видя во всем народе смятение и помня к себе великого государя милость. Шереметев, узнавши в Киеве о речах Мефодия, отправил к нему немедленно голову московских стрельцов Лопатина сказать, что все слухи, беспокоящие малороссиян, вздорные. «Великий государь, — говорил Лопатин, — учинил мир с королем для того, чтобы в его государской стародавной дедичной отчине, в граде Киеве и во всех малороссийских городах, всякий человек в православии доброхотно жил в добром покое и веселии. Ныне великий государь хочет идти в Киев, поклониться его святыне, свою отчину, город Киев, осмотреть, малороссийские города и верного Войска Запорожского ратных людей и всех жителей своим пришествием увеселить и вовеки непоколебимых в вере и подданстве учинить; а боярина своего Афанасья Лаврентьевича Ордина-Нащокина изволил в малороссийские города послать наперед себя, как издавна государский чин належит: перед государским походом посылаются бояре и думные люди для заготовления запасов и для объявления всем о походе царском. А что бунчужный написал о словах боярина Ордина-Нащокина, и то дело нестаточное: боярин Афанасий Лаврентьевич человек умный, государских великих дел положено на нем множество, и таких слов не только что бунчужному вслух говорить, и тайно мыслить не будет; такие слова вместил какой-нибудь враг креста господня, сатанин угодник, ненавистник рода христианского. Тебе бы, епископу, слыша, что плутишка бунчужный такие слова вместил, разговаривать, что ничего такого быть не могло». Но эти увещания не действовали. Мефодий писал Брюховецкому: «Ради бога, не оплошайся. Как вижу, дело идет не о ремешке, а о целой коже нашей. Чаять того, что честной Нащокин к тому привел и приводит, чтобы вас с нами, взяв за шею, выдать ляхам. Почему знать, не на том ли и присягнули друг другу: много знаков, что об нас торгуются. Лучше бы нас не манили, чем так с нами коварно поступать! В великом остерегательстве живи, а запорожцев всячески ласкай; сколько их вышло, ими укрепляйся, да и города порубежные людьми своими досмотри, чтобы Москва больше не засела. Мой такой совет, потому что утопающий и за бритву хватается: не послать ли тебе пана Дворецкого для какого-нибудь воинского дела к царскому величеству? Чтобы он сошелся с Нащокиным, выведал что-нибудь от него и дал тебе знать; у него и своя беда: оболган Шереметом и сильно жалуется на свое бесчестие. Недобрый знак, что Шеремет самых бездельных ляхов любовно принимает и их потчивает, а козаков, хотя бы какие честные люди, за лядских собак не почитает и похваляется на них, да и с Дорошенком ссылается! Бог весть, то все не нам ли назло? Надобно тебе очень осторожну быть и к Нащокину не выезжать, хотя бы и манил тебя. Мне своя отчизна мила: сохрани бог, как возьмут нас за шею и отдадут ляхам или в Москву поведут. Лучше смерть, нежели зол живот. Будь осторожен, чтобы и тебя, как покойного Барабаша, в казенную телегу замкнув, вместо подарка ляхам не отослали!» Брюховецкий не ограничился одною осторожностию: он прямо изменил, прямо поднял восстание против царя. Но неужели Мефодий так умел передать свое раздражение, свои опасения Брюховецкому, что тот по одним внушениям епископа решился сделать это? Нет сомнения, что Мефодий своими внушениями приготовил гетмана к измене, но окончательно Брюховецкий решился на нее по другим, более сильным побуждениям. Мы видели, какие замыслы питались на западном берегу Днепра, в Чигирине: Дорошенко хотел быть гетманом обеих сторон Днепра, Тукальский — митрополитом киевским и всей Малороссии. Тукальский был не прочь достигнуть своей цели и с помощию Москвы, и Дорошенко готов был называться гетманом царского величества, но старый соумышленник Выговского не хотел быть гетманом на условиях Брюховецкого, а других условий теперь трудно было получить от Москвы. И вот Дорошенко и Тукальский находят средство оторвать восточный берег Днепра от Москвы с помощию самого Брюховецкого. Тукальский завел переписку с последним, стал его обнадеживать, что Дорошенко уступит ему свою булаву и таким образом будет он, Брюховецкий, гетманом обеих сторон Днепра, но прежде всего он должен выжить из Украйны воевод московских, отложиться от царя и отдаться под покровительство султана. Сам Дорошенко писал, что царь прислал к нему Тяпкина с призывом на гетманство восточной стороны Днепра. Брюховецкий не преодолел искушения, тем более что внушения Мефодия уже сделали свое дело: Брюховецкий, потакая Москве, возбудил против себя ненависть в козачестве, но какого добра ждать от Москвы? Об этом знает епископ Мефодий, об этом знает бунчужный; надобно выйти из тяжелого положения между двумя огнями, между ненавистию козацкою и замыслами московскими — и средство готово: поднявшись против Москвы, против воевод царских, Брюховецкий приобретал расположение козаков, Дорошенко откажется от гетманства, и Иван Мартынович засядет в столице Богдана Хмельницкого.